Гей-музыканты, по большому счёту, мало чем отличаются от не-гей. И среди первых, и среди вторых хватает позитивных весельчаков, снобов, зануд и просто «ни рыба, ни мясо» персонажей. Другое дело – само понятие «гей-эстрады», как сборной команды артистов, которых особенно котирует гей-публика. Сюда автоматом записываются все гей-исполнители, плюс – харизматичные натуралы.

Все разговоры об отличии гей-музыки от музыки натуралов, строго говоря, притянуты за уши. Примерно так же, как дискуссии на тему: какой торт вкуснее – «Наполеон» или «Киевский»? Но музыка, ориентированная на определенный образ, безусловно, есть.

Список гей-икон огромен – от классических вроде Элтона Джона (Elton John) и Фредди Меркьюри (Freddie Mercury) до безобидного Джастина Тимберлейка (Justin Timberlake). Массовая канонизация геев от музыки началась примерно лет 35 назад, с началом моды на диско. Собственно, чуть ли не каждый диско-артист записывался в гей-иконы, потому что гомосексуальная публика того времени, в основном, предпочитала диско-ритмы мачо-рок-н-роллу.

Геям же приписывают и создание танцевальной электроники – когда им надоело плясать под мягкое диско, диджеи стали прикручивать к нему стук драм-машики, постепенно убирая из композиций все несущественные дорожки инструментов. Спустя какое-то время экспериментальный гибрид получил название «хаус».

Одной из первых маргинальных поп-гей-икон можно считать Дивайна (Divine) – любимого актёра Джона Уотерса (John Waters) и главного нью-йоркского драг-квин 70-80-тых. Дивайн снимался в «Лаке для волос» («Hairspray») и «Розовом фламинго» («Pink Flamingos») - фильмов того самого уотерсовского периода, когда режиссёр позволял себе радикальные киновыходки в духе «давайте пошлём на фиг Голливуд, возьмём вот этого чувака, который понятия не имеет об актёрстве, но зато отвратительно выглядит и заставим его аппетитно есть в кадре какашки».

Как музыкант Дивайн выпустил несколько пластинок, а его образ – огромный, комичный увалень-мамочка – продюсеры решили эксплуатировать ещё и на клубной сцене. Музыка Дивайна – это диско-хиты, сыгранные одним пальцем на синтезаторе, под которые актёр вдохновенно хрипел строчки припевов и куплетов.

Слава Дивайна-музыканта пришлась на начало 80-х, как раз в то время, когда вовсю разошёлся Тимбаленд (Timbaland) того времени – Джорджио Мородер (Giorgio Moroder), на право и на лево продюсировавший диско-хиты. Его лучший проект, Донна Саммер (Donna Summer), ходил в звании «королевы диско», а конкуренцию ей если кто и составлял, так это девушка-инопланетянка Грейс Джонс (Grace Jones).

Тогда же дуэт Sparks, поддавшись обаянию всё того же Мородера, выпустил несколько диско-синти-поп-пластинок. Арт-группа была назначена гей-иконами, обскакав в своей весовой категории многих в промежутке от юных Depeche Mode до Рода Стюарта (Rod Stewart), активно заигрывавшего с синтезаторной попсой. Sparks сменили карнавально-цирковой антураж на манерность и позёрство нью-вейва. Одевшись в двубортные яппи-пиджаки, вокалист Рассел Маэл (Russell Mael) изображал из себя романтического щёголя, а клавишник Рон Маэл (Ron Mael) – загадочного отморозка с физиономией парня, посещавшего в детстве кружок Гитлер-югенд.

Такими же романтическими щёголями выглядел дуэт Soft Cell – группа, с которой началась слава Марка Алмонда (Marc Almond). «Круглосуточное эротическое кабаре» Soft Cell с синти-поп-шлягерами типа перепевки хита Глории Джонс (Gloria Jones) «Tainted Love» - были гипер-модной музыкой начала 80-тых. Сейчас Марк Алмонд сверкает золотыми зубами и записывает дуэты не только с Майклом Кэшмором (Michael Cashmore) из формации Current93, но и с Ильёй Лагутенко и Людмилой Зыкиной.

Одновременно с музыкантами развивалось и диджейское гей-комьюнити. В конце 70-х в Нью-Йорке гремел Studio 54 – клуб, в котором можно было в прямом смысле всё и за это ничего не было. Там звёздами становились официанты и охранники, Трумен Капоте (Truman Capote) и Бой Джордж (Boy George) сидели за соседним столиком с компанией симпатичных работников бензозаправки, а пьяная Лайза Минелли (Lisa Minelli) орала под входом свой хит «Нью-Йорк, Нью-Йорк»…

Когда Studio 54 закрылся, часть его постоянных посетителей переметнулась в заведение под названием Paradise Garage. Этот нью-йоркский клуб был родным домом Лари Левана (Larry Levan) – не скрывавшего свой ориентации диск-жокея, который много чего сделал для популяризации танцевальной музыки и считается первым диджеем, которому абсолютно в пору титул «легенда». В Paradise Garage снимала свой первый клип Мадонна (Madonna), на сцене появлялись Грейс Джонс и Чака Хан (Chaka Khan), а Лари Леван медленно, но уверенно превращал диско в особый хаус, который в последствии получил приставку «гараж».

Клубная гей-икона, Лари Леван, закончил печально – серьёзно подсев на тяжёлые наркотики, в конце 80-тых он распродал свою коллекцию пластинок, чтобы было чем платить за героин. Приятели-коллеги Левана скинулись и перекупили ее, вернув хозяину. Однако даже в то непростое для него время, перед смертью, Лари Леван еще успел наладить работу лондонского клуба Ministry of Sound, который открылся в 1991.

Вообще, в 80-тых, кажется, появилось максимальное количество гееобразных исполнителей. Нью-вейв, синти-поп, электронный фанк – музыку, придуманную в том десятилетии – играли, по большей части, андрогиноподобные, субтильные юноши и девушки, кажется, абсолютно не делившиеся на гетеро- и гомосексуалистов. Видео того времени тоже не особенно отличались «натуральностью».

К примеру, Мик Джаггер (Mick Jagger) и Дэвид Боуи (David Bowie) записали совместную песню «Dancing In the Street». В клипе на неё парочка ни одеждой, ни манерой поведения практически не отличалась от выкрутасов гомосексуальной группы Wham! Кстати, Джордж Майкл (George Michael), начинавший карьеру в этом коллективе – одна из немногих гей-икон, которые смогли органично вырулить из 80-тых, не затеряться в 90-х и, в общем-то, чувствовать себя на коне и в 2000-х. Точно так же, как и британский дуэт Pet Shop Boys, начинавший, как клубный проект пары геев, наряженных в тельняшки и шляпы моряков с помпонами, а теперь считающийся чуть ли не народным достоянием Англии.

В начале 90-х танцевальная гей-эстрада базировалась вокруг мероприятий, на которых звучала музыка а ля хит Мадонны «Vogue» и в принципе вся ее пластинка «Erotica». Музыку того периода Мадонне помогал делать Шеп Петтибон (Shep Pettibon) – американский диджей и продюсер с внушительным послужным списком работ, который, собственно, единолично ввёл моду на вялый, жеманный сексуальный хаус с рассыпающимися на ходу битами и вязкими басами.

В это же время в Берлине набирал силу главный клубный ивент Европы – Love Parade. Это мероприятие «братало» геев с натуралами – и те, и другие выглядели красочно аляповато, рубились под техно, закидывались «экстази» и бодро брели по Берлину вслед платформам с саундсистемами. Особым шиком среди гей-публики Love Parade считалось снять гей-порно-фильм в реальном времени и в реальных декорациях. Одни из главных поп-гей-икон 90-х – шведы Army of Lovers и британцы Right Said Fred. Хит последних, «I’m Too Sexy», - без вопросов гей-гимн первой величины.

В начале 2000-х же загудел гомо-ориентированный андеграунд. Тогда была очень популярной клубная забава под названием электроклэш – музыка 80-х, переигранная на современных синтезаторах. Среди клабберов было модным использовать достаточно однозначный антураж: аляповатые боа, тушь в несколько слоёв, мужские вещи, явно пошитые для женщин. За инструментами и вертушками стояли пародии на клоны Дэвида Боуи (David Bowie). Взять хотя бы дуэт Fischespooner. Вокалист группы, Кейси Спунер (Casey Spooner), - наверное, лучшая демонстрация того, за чем, для чего, почему появился электроклэш и на что эта музыка претендует.

Но в целом в 2000-х гей-проекты смогли по-настоящему громко выстрелить только к середине десятилетия. Диско-кабаре Scissor Sisters в очередной раз вернули широким массам надежду на возрождение старого доброго эстрадного-плюс-возьмём-кого-нибудь-типа-элтона-джона-на-клавиши диско, а успех в этом направлении закрепил Мика (Mika), собравший всевозможные награды и регалии прошлого года.

Особняком от них развивается Antony & the Johnsons – безумно прекрасный камерный коллектив, наверное, самый симпатичный гей-арт-проект 2000-х, которым руководит Энтони Хегарти (Antony Hegarty). В этом году, кстати, Энтони подался на занятный эксперимент, связавшись с электронщиками. Называется он Hercules & Love Affair и звучит, как вариация на тему клубного гей-диско Нью-Йорка 80-х.

Вообще же, все разговоры об отличии гей-музыки от музыки натуралов, строго говоря, притянуты за уши. Примерно так же, как дискуссии на тему: какой торт вкуснее – «Наполеон» или «Киевский»? Немного дилетантский вывод, но верный. Главное – слушать хорошую музыку.

Влад Азаров